«Робот-зазнайка» и другие фантастические истории - Генри Каттнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никто, кроме Клея, не знал, что он давно уже планировал убить Вандермана. В том-то и беда: Клей не мог понять, почему у него так пусто на душе.
Экран мигнул и погас. Техник усмехнулся:
– Ну и ну! В четыре года его закрыли в темной кладовке. Интересно, что сказали бы древние психологи. Или как их там – знахари? Шаманы? Те, кто интерпретировал сновидения.
– Ты все перепутал. Это…
– Астрологи! Нет, не они. Те, о которых я говорю, специализировались на символизме. Крутили молельные барабаны и приговаривали: «Роза это роза это роза это роза»[45], так? Чтобы высвободить бессознательное?
– В старомодных методах психиатрии ты совершенный дилетант. Причем типичный.
– Однако в этом что-то есть. Взять, к примеру, хинин и наперстянку: племена Амазонии пользовались ими задолго до того, как эти растения стали известны науке. Но глаз тритона? Лягушачья лапка? Зачем? Чтобы произвести впечатление на пациентов?
– Нет, чтобы убедить самих себя, – объяснил социолог. – В те времена исследования психических отклонений привлекали потенциальных психов – с их атрибутикой, лишенной всякого смысла. Занимаясь лечением пациентов, эти горе-врачеватели пытались выправить собственную психику. Но современная психология – наука, а не религиозный культ. Теперь мы умеем делать поправку на индивидуальные психотические отклонения самого психиатра – то есть возрастают шансы найти, как говорится, истинный север. Ладно, давай-ка за работу. Попробуй ультрафиолет. Хотя стоп, Клея уже выпускают. Ну ее к черту, эту кладовку. Мы и без того далеко забрались. Даже если в трехмесячном возрасте он испугался грозы, эту информацию можно скинуть в папку «Гештальт». И забыть о ней. Пойдем-ка по временно́й шкале. Покажи мне… так… покажи мне инциденты с тремя людьми. Вот их имена: Вандерман, миссис Вандерман, Жозефина Уэллс. И места действия: рабочий кабинет, квартира Вандермана, жилище Клея…
– Понял. Минутку…
– Позже перепроверим все на предмет отягчающих. Сейчас проведем поверхностный осмотр. Сперва вердикт, потом доказательства, – усмехнулся социолог. – Всего-то и надо, что обнаружить мотив…
– Как тебе вот это?
Сэм Клей разговаривал с девушкой. Фоном служила квартира категории Б-2.
– Извини, Сэм. Просто… ну, так бывает.
– Ага. Как вижу, у этого Вандермана есть что-то, чего нет у меня.
– Я люблю его.
– Смешно. Все это время я считал, что ты любишь не его, а меня.
– Я тоже так считала… поначалу.
– Ладно, проехали. Нет, Беа, я не сержусь. Даже пожелаю тебе счастья. Но ты, наверное, в точности знала, что я отреагирую именно так, а не иначе.
– Прости…
– Кстати говоря, я всегда шел у тебя на поводу. Всегда.
Но про себя (и это не отобразилось на экране) он сказал: «Шел на поводу? Потому что мне того хотелось. Гораздо проще, когда решения принимает кто-то другой. Да, она прирожденный лидер, доминирующая особь; я же не ведущий, а ведомый. Поэтому все и случилось. Снова.
Как всегда. С самого старта у меня гири на ногах. Я всегда считал, что обязан ходить по струнке, дабы не накликать беды. Вандерман… Заносчивый наглец. Кого-то он мне напоминает. Меня закрыли в темноте, я не мог дышать. Забыл. Кого же… Отца? Нет, не помню. И так всю жизнь. Он всегда держал меня под присмотром; я думал, что в один прекрасный день стану делать что хочу, – но этот день так и не наступил. Теперь же слишком поздно. Отца давно уже нет.
Он всегда был уверен, что я подчинюсь. Восстань я против него хоть однажды…
Кто-нибудь из раза в раз толкает меня в кладовку и запирает дверь, не дает мне проявить способности, доказать свою компетентность – себе, отцу, Беа, всему миру. Вот бы… Вот бы запереть Вандермана во тьме. Например, в гробу. То-то он удивится. Приятная мысль. Неплохо бы прикончить этого Эндрю Вандермана».
– Вот, зарождается наш мотив, – сказал социолог. – С другой стороны, многих бросают мужья или жены. И далеко не все брошенные становятся убийцами. Поехали дальше.
– По-моему, Беа заинтересовала Клея, потому что он хотел, чтобы им командовали, – заметил техник. – Он сдался.
– Это защитная инертность.
Бобины замедлили вращение, и на широкоформатном экране возникла новая сцена: бар «Парадиз».
В баре «Парадиз», куда ни сядь, квалифицированный робот-анализатор немедленно изучит цвет и строение твоего лица, после чего включит лампы самых правильных оттенков и нужного накала, чтобы выставить тебя в наилучшем свете. В этом заведении принято заключать сделки, ибо мошенник походил здесь на честного человека. Еще этот бар пользуется популярностью у женщин и вышедших в тираж актеров кино и телевидения.
В здешнем освещении Сэм Клей был юн, свят и аскетичен, а Эндрю Вандерман выглядел по-мрачному благородно – как Ричард Львиное Сердце, предлагающий свободу Салах-ад-Дину и в то же время понимающий, что совершает не самый мудрый поступок. Noblesse oblige, положение обязывает, говорила его волевая челюсть, когда он брал серебряный графин и наполнял стаканы. В обычном свете Вандерман походил на симпатичного бульдога. К тому же за пределами «Парадиза» у него, как и у всякого холерика, были румяные щеки – вернее, не щеки, а брыли.
– Что касается предмета нашего разговора, – сказал Клей, – не пойти ли тебе…
Оглушительно заорал музыкальный цензор, из-за чего конец фразы остался неслышим – как и ответ. Но освещение мгновенно подстроилось под изменившийся цвет лица Вандермана. Через пару тактов громкость вернулась на комфортный уровень.
– Обмануть цензоров проще простого, – продолжил Клей. – Они запрограммированы реагировать на сквернословие, но не понимают иносказаний. Допустим, я скажу, что набор твоих хромосом озадачил бы твоего отца… видишь?
Он был прав: громкость музыки осталась прежней.
– Ну что это за поведение? – проворчал Вандерман. – Понимаю, ты расстроен. Для начала позволь сказать…
– Хихо…
Но цензор в совершенстве владел диалектами испанского, и Вандерману не пришлось выслушивать очередное оскорбление.
– …Я предложил тебе работу, потому что ты, на мой взгляд, очень способный человек. У тебя хороший потенциал. Это не взятка. Не путай бизнес с личной жизнью.
– И все же Беа собиралась выйти за меня.
– Клей, ты что, напился?
– Да. – И Клей выплеснул свой стакан Вандерману в лицо.
Заиграл Вагнер – чрезвычайно громко. Несколько минут спустя, когда вмешались официанты, окровавленный Клей лежал на спине: нос расплющен, глаз подбит. Что до Вандермана, тот ободрал костяшки пальцев.
– Вот тебе и мотив, – сказал техник.
– Да, вполне себе мотив. Но почему Клей ждал аж полтора года? И вспомни, что произошло потом. Может, само убийство лишь символ? Если Вандерман олицетворял, скажем, гнетущую тиранию общества, синтезированную Клеем в репрезентативный образ… Нет, чушь какая-то. Очевидно, Клей
